Билет на Лысую гору - Страница 19

Эссиорх укоризненно покачал головой. Фатяйцев был в ударе и выстреливал забавные истории одну за другой. Уже в конце обеда он мельком упомянул, что скоро ложится в больницу, на операцию.

– Что за операция? – спросила Ирка.

– Да так, ерунда. Дело нескольких дней, – отвечал Фатяйцев.

– Серьезно?

Клоун замотал головой.

– Какое там серьезно, мелочевка… Была у меня бабка, умная старуха, но насквозь больная. Уж я и не скажу, сколько раз она под ножом лежала, а все в ус не дула. «Эх, Сашка! – говорила она. – Разве убережешься? Одним разом человек умирает, не износив как следует рук, ног, не испортив глаз. Разве не обидно? Лежит во гробе – и ножки целы, и ручки не истрачены, а где человек – нетути! Лучше уж по кусочкам на тот свет отправиться, да пожить подольше!» Ну, не поминайте лихом!

Фатяйцев надул щеки и хлопнул по ним, произведя выстрел громче пистолетного. Затем озабоченно посмотрел на часы и, крича: «Дела! Дела! Покою сердце просит!» – куда-то умчался.

– Ну как тебе Фатяйцев? Не правда ли, великолепен? – спросил Эссиорх.

– Твой друг очень грустный человек, – сказала Ирка.

– Кто грустный, он? – недоверчиво переспросил хранитель.

– Да. Даже когда он шутит, у него грустные глаза.

– Наверное, это потому, что он бывший клоун. У всех клоунов грустные глаза. Они смешат других, но им сами совсем не смешно, – подумав, сказал Эссиорх.

* * *

Комната, которой гордился хранитель, оказалась крошечной. К окну был прилеплен небольшой балкончик полукруглой формы – шага примерно в два. Однако, по словам Эссиорха, выходить на балкон было опасно – он находился в аварийном состоянии. Зато его любили навещать голуби. Здесь они ворковали, клевали хлеб и оставляли белые автографические кляксы.

– Ну вот мы и дома! – сказал Эссиорх с явным удовольствием.

На каждой из четырех стен, на полу и на потолке Ирка увидела защитную руну света, отдаленно похожую на море – такое, каким его рисуют маленькие дети. Ирке никогда не приходилось видеть, чтобы маленькое помещение охранялось с такой магической тщательностью.

Закрыв за собой дверь, Эссиорх прильнул к ней ухом и некоторое время внимательнейшим образом вслушивался во что-то. Затем подошел к окну и долго смотрел наружу. Подышал на стекло и длинным ногтем мизинца начертил на нем строку странных знаков. Некоторые из них сразу таяли, другие же отпечатывались в стекле, точно выжженные на нем навечно.

Должно быть, Эссиорх был удовлетворен результатом. Он расслабился и повернулся к Ирке.

– А вот теперь можно и о делах!.. Уверен, мрак очень бы желал получить это… – сказал хранитель, кивая на небольшой прямоугольный предмет, прислоненный к стене и накрытый одеялом.

Прежде чем сдернуть одеяло, Эссиорх быстро окинул взглядом все руны. Затем наклонился, потянул одеяло за край и отступил назад.

Ирка поняла, что перед ней картина. Она увидела лицо мальчика лет восьми. Его темные волосы от природы вились. Одетый в белую рубаху с расстегнутым воротом, он спокойно смотрел с портрета, опираясь на саблю в ножнах. Для упомянутого возраста лицо у мальчишки было, пожалуй, слишком умным и насмешливым. Заметно было, что ему надоело позировать, наскучило держать саблю и что ему втайне хочется показать художнику язык.

Портрет, должно быть, рисовался не на лучшем холсте и скверным маслом. Снаружи его уже успела покрыть сеть мелких трещин.

– Кто это? – спросила Ирка.

– Матвей Багров, сын Орловского помещика Федора Багрова, – ответил Эссиорх.

– Этот портрет магический? – спросила Ирка.

Хранитель покачал головой.

– Обыкновенный. До изобретения фотографии множество художников ездили по дворянским усадьбам, готовые рисовать все, что закажут. Портреты хозяев, романтические мельницы, любимых лошадей, собак… Затем все перебила фотография, и ремесло постепенно сошло на нет.

– Откуда у тебя этот портрет? – спросила Ирка.

Эссиорх усмехнулся.

– Ты будешь удивлена. Я украл его сегодня из реставрационной мастерской! – сказал он.

– ТЫ УКРАЛ?

– Ну зачем повторять? Говорят тебе: украл. Все было проделано чисто, с минимальным применением магии. Я телепортировал, воспользовавшись отсутствием реставраторов, надел на видеокамеру носок, взял портрет вместе с рамой и был таков. Дело двух минут. Гораздо больше времени я потратил, уничтожая все репродукции с этой картины и хранящиеся в каталогах снимки. К счастью, их оказалось не так уж и много. Картина не самая известная и большую часть времени пылилась в запасниках.

– Но зачем ты ее украл?

Эссиорх терпеливо посмотрел на Ирку.

– Вариантов два. Выбирай любой. Первый: чтобы продать на толчке и приобрести розовую мечту идиота – мотоцикл «Кавасаки-Ниндзя ZX-R». Второй: чтобы она не попала к мраку или к темным магам.

– Второй, – сказала Ирка.

– А я бы выбрал первый. Уж больно привлекательно. К сожалению, ты права: второй, – разочарованно подтвердил Эссиорх.

– А почему так важно, чтобы мрак не знал, как выглядит мальчишка? Картина старая, и того, кто на ней, давно нет на свете, – сказала Ирка, с сожалением глядя на умное и живое лицо на портрете.

Хранитель взглянул на нее с вежливым удивлением.

– Я не стал бы спешить с выводами. Ты точно знаешь, что он мертв? У тебя есть доказательства? Что-то, чего не знаю я? – спросил он жадно.

– Нет, но если элементарно прикинуть даты, то… – начала Ирка.

– Так я и думал, что доказательств у тебя нет, – жестко оборвал ее Эссиорх. – Когда лопухоид (пусть даже бывший) заходит в тупик, он моментально начинает ссылаться на арифметику… Это известная практика! Может, ты еще скажешь, что три плюс три – шесть?