Билет на Лысую гору - Страница 27

– ЧТО?

– Добрый, как японская сказка, где оборотень всех зарезал и съел, а потом пошел на берег моря, а там с него содрали кожу и утопили, – робко моргая, продолжил Мошкин.

– И что, никто не ожил? Ну из тех, кого он съел? – с любопытством спросил Мефодий.

– Никто. Говорят тебе, это японская сказка, – повторил Евгеша.

– Подчеркиваю! – сказал Петруччо, отчаявшись постичь, что Мошкин имел в виду и какое отношение это имеет к Здуфсу. – Я не какой-нибудь там ЧЕмоданов, на которого можно кричать! Я тот ЧИмоданов, который сам кричит! Очень скоро этот опекун поймет, что родился в тухлый день, в неправильный час и в ошибочную минуту!

Хвастающийся Чимоданов напомнил Мефу Зудуку, который, точно опереточный злодей, с тем же самым выражением воздел лицо к потолку и потряс мягкими ручками. Это лишний раз доказало, что, как ни крути, изготовление гомункулов, детей и литературных героев возможно только по собственному образу и подобию.

* * *

Наутро все стояли в кабинете Арея. Собственно, теперь он уже не напоминал кабинет Арея. Стол с мраморной жабой-пепельницей, изрубленное кресло, деревянный щит для метания кинжалов; высокий некрашеный полустул-полулесенка о двух ступенях, на который мечник мрака любил порой закидывать ноги – все те предметы, что дышали Ареем и напоминали о нем, исчезли без следа. Теперь это был кабинет Гарпия Здуфса, обставленный согласно его личным представлениям о функциональности и порядке.

Помещение напоминало гигантскую картотеку. Множество одинаковых металлических шкафов с каталожными ящиками. Ящики не имели ровным счетом никаких обозначений – должно быть, Гарпий Здуфс и так отлично ориентировался в своем каталоге. Мягкий ковер цвета слежавшейся пыли скрадывал звуки, делая шаги бесшумными. Стол заменяла высокая конторка, единственным украшением которой было торчащее в чернильнице перо. Рядом с конторкой на деревянной подставке стоял аквариум, в котором плавала одна-единственная длинная и тощая рыба, похожая на электрического угря. Кое-где сквозь треснувшую рыбью кожу проглядывал скелет. Наверное, рыба умерла и вновь была оживлена. Три новых портрета горбуна Лигула и еще два портрета неведомых одутловатых субъектов во фраках и с орденами украшали стены.

Все было чинно, очень казенно и одновременно совсем никак. Даф с любопытством оглядывала кабинет. Как истинная дочь света, окончившая, хотя и без блеска, школу в Эдеме, она верила, что в каждом, даже самом скверном, существе тлеет хотя бы одна искра добра. Главное – найти ее и не позволить погаснуть. Вот и сейчас она пыталась увидеть хоть что-то, что могло дать ключик к внутреннему миру Гарпия Здуфса, но ничего, совсем ничего не находила… Либо у Гарпия Здуфса не существовало внеслужебного внутреннего мира, либо он запрятал его так глубоко, что совершенно невозможно было до него достучаться. Первое, впрочем, казалось Даф более вероятным.

«Ну что тут скажешь… Оживленец!» – подумала она удрученно.

Вокруг Гарпия Здуфса, наушничая, уже вертелось с десяток комиссионеров, и это при том, что день был неприемный. Среди них мелькала и подобострастная, гнущаяся во все стороны мордочка Тухломона. Если приглядеться, можно было обнаружить на ней хорошо затаенное ехидство по отношению к другим комиссионерам. Скорее всего умный Тухломон уже подстраховался и застолбил себе положение заранее.

Кроме того, в углу хилыми рыболовными поплавочками маячила и парочка суккубов, но эти были невеселы, зная, что Здуфс, как оживленец, равнодушен к их чарам.

– Явились? – с хмурым видом приветствовал Гарпий Здуфс учеников.

Он сердито огляделся и щелкнул пальцами. Предусмотрительные комиссионеры мигом сгинули. Суккубы задержались было, как всегда подогреваемые смутными надеждами, но сгинули тоже.

– Поплакались вчера друг другу в жилетки? И что, легче стало? – продолжал Гарпий.

Мефодий с тревогой покосился на Дафну. Неужели Здуфс знает, о чем они говорили? Хотя нет – подслушать он не мог из-за руны. Скорее просто догадывается, что не мог вызвать вчера глубокой любви.

Тонкие потрескавшиеся губы оживленца скривила усмешка.

– Дружба между учениками мрака – явление предосудительное. Отныне вы будете делиться секретами только со мной! Причем не своими секретами, а чужими. Ваши же секреты, не сомневаюсь, сообщат мне ваши друзья! Так будет гораздо интереснее.

– А больше вам ничего не надо? – спросила Даф.

Здуфс одобрительно посмотрел на нее. У оживленцев хотя и прекрасный слух, однако иронию они понимают плоховато.

– Конечно, надо! Мы назначим шпионящие пары! Время от времени они будут меняться, но пока так: Даф станет наблюдать за Чимодановым. Чимоданов – за Даф. Мошкин с Мефодием – друг за другом. Ната и Улита – тоже друг за другом. (Вы ведь обе не слишком ладите, не правда ли?) Отныне каждый вечер вы будете являться ко мне с докладом. По десять минут на каждого. Я жду от вас отчет.

– Отчет?

– Именно. Самый подробный. Меня интересует все. Кто, что, куда, что сделал, чего не сделал для мрака. Кого любит, кого ненавидит. Как относится ко мне, к Лигулу, к Арею… Малейшие, самые незначительные нюансы. ПОВТОРЯЮ: ВСЕ! – хладнокровно заявил Здуфс.

У Мефодия мелькнула мысль, что все это полный бред и никто ничего не будет рассказывать отвратительному Здуфсу или станет врать, но тотчас понял, что не все так просто. Беседы Здуфса с каждым будут происходить один на один. Поначалу искренности, конечно, не будет, так как все прекрасно понимают, что Здуфс им враг. Однако слушающий внимательно Гарпий будет задавать наводящие вопросы, вцепляться в мельчайшую, случайно сорвавшуюся с языка подробность. Затем он передаст ее другому, необходимым образом приукрасив. Оскорбленный ученик, подозревая, что товарищ его выдал, задетый за живое, станет отвечать ударом на удар, чужим секретом на свой секрет, и вновь Здуфс, как заботливая пчелка, донесет яд до адресата.