Эдя Хаврон бегал по комнате и бросал вещи в чемодан. Он собирался сматывать удочки. Пять минут назад ему вновь позвонил Феликс, назвал матросом и потребовал деньги. Хаврон, находившийся в скверном расположении духа, неосторожно брякнул: «Ага! Щас! Бегу уже! Держи карман шире!» – и теперь, спохватившись, действительно пытался бежать. Интуиция подсказывала ему, что Феликс уже мчится сюда.
На столе, болтая ногами, сидела Двухдюймовочка, хлестала коньяк из наперстка, заедала сливочным маслом и командовала:
– Великанчик! Стоять! Руки по швам! Не мельтеши, а то ты у меня двоишься!
– Отстань! Не до тебя! – махнул рукой Хаврон.
Он прыгал на чемодане, пытаясь заместить пятое измерение весомостью собственной пятой точки.
– Как это не до меня? А где нежность? Где буря чувств? Где мужская… ик… верность? – вознегодовала Двухдюймочка.
– Кто бы вякал! – буркнул Эдя, отдышливо прыгая на чемодане. – Обещала… пых!.. сделать меня богатым, а вместо этого я… пых!.. вынужден бежать из собственного дома, спасаясь… пых! пых!.. от костоломов!
– Фу, великанчик, какой ты неромантичный! Тебе пригрозили – ты и бежишь! Никакого личного мужества! А где дуэли, где звон шпаг и бокалов? Девочка разочарована!
– Не капай мне на мозги! Вон коньяк себе пролила на колени, – сказал Хаврон.
Двухдюймовочка надула губы.
– Смотри, великанчик, вот вернется ко мне магия, превращу тебя в… крысу! – сказала она и наморщила лоб. – Нет, в крысу неоригинально… Это уже было. В лягушку, в медведя? Тоже скучно!.. Тогда в коньяк! Ик!!! А это мысль! Пью я коньяк, а он… ик… смотрит на меня добрыми глазами Эдички Хаврона.
– Садистка ты! – заметил Эдя.
Двухдюймовочка дежурно пригорюнилась.
– Кто садистка? Я? Ничуть. Просто у меня богатая фантазия. Слишком большая для моего роста. Излишки фантазии переходят в бред.
– В бред?
– Умница, правильно услышал! Ты хоть в курсе, что магический бред измеряется в сивых кобылах? Нет? Ну, неважно, – Двухдюймовочка вздохнула с алкоголической томностью и закусила коньяк еще одним куском масла.
– Слушай, может, ты согласишься пойти к Моржуеву на передачу? А он мне деньжат подкинет, а? – с тенью надежды поинтересовался Хаврон.
– Не-а. Не могу. Это будет перегиб. Стоит мне оказаться в телеящике – на Лысой Горе немедленно забьют тревогу. Нас… ик… сцапают, сестра обозлится и вытурит меня из тела. Ей, заразе, только предлог нужен. Уж я-то зна-а-а-аю! – Двухдюймовочка потрясла в пространстве пальцем и прищурилась.
Эдя, как человек бывалый, оценил глубокую сестринскую нежность, прозвучавшую в этих словах.
– Кстати, мне тут мыслишка одна пришла! – продолжала фея, наблюдая, как Хаврон волочет чемодан к дверям. – Зачем тебе отправляться в добровольное изгнание, мой великанчик, когда ты можешь… ик!.. размазать этих гадиков по плинтусу или подать к столу мелкой нарезкой? Подумаешь, три мелких вымогателя!
– Дуэль, что ли? Как у Лермонтова с Дантесом? – скептически поинтересовался Эдя, имевший весьма голливудское представление об истории.
– Зачем обязательно дуэль? В эти пошлые времена сойдет и заурядный мордобой. Я сделаю тебя непобедимым, мой великанчик! – воинственно заявила Двухдюймовочка.
Эдя так изумился, что уронил чемодан себе на ногу.
– Меня? Непобедимым?
– Ты видишь здесь каких-нибудь других великанчиков? А, моя плюшечка?
– Я не плюшечка!
– Конечно, мой выдрик, какая же ты плюшечка? Разве я так сказала? Плюшечки – они мягонькие! А ты слежавшийся нудный кекс!
Хаврон с трудом удержался, чтобы не поставить чемодан фее на голову.
– Как ты можешь сделать меня непобедимым, когда у тебя отняли всю магию? – спросил он недоверчиво.
– Я и без магии кое-что умею, – ответила фея хладнокровно. – Поди сюда, великанчик! Мы будем выковывать из тебя человека! Заготовка, конечно, неважная, но я справлюсь! Только попробуй стать после этого пажом моей идиотки-сеструхи! Я изобрету самую лютую казнь! Превращу в крышку от кастрюли! Ты будешь слышать десятки прекрасных запахов, но ни разу не сможешь поесть.
Эдя, сомневаясь, все же отставил чемодан и приблизился.
Двухдюймовочка решительно стащила с ноги туфлю и трижды энергично стукнула каблучком о край стола. Каблук отскочил. Хаврон увидел, что он крепился на секретной пружине. Внутри каблука был тайник. Двухдюймовочка подставила ладонь. Из каблука выкатилась темная маленькая горошина.
– Надо же! Осталась! А то я уже беспокоилась, не скормила ли ее кому-нибудь моя хамка-сеструндия!.. Хм… Темная какая стала… Вроде была светлее… – заметила фея, подозрительно разглядывая пилюлю.
– Это еще что такое? – спросил Эдя.
– Боевая пилюля берсерка. Удесятеряет силы. Увеличивает мужество. Зрение у тебя станет как у рыси, а боли ты не будешь чувствовать вообще. Тысячу лет назад такие пилюли оптом и в розницу поставлялись берсеркам. Комиссионеры хитростью выманивали их у фей и продавали викингам в обмен на эйдосы. Вот жуки навозные, а?
Хаврон хмыкнул. Искушение размазать Феликса и его мальчиков по стене охватило Эдю нешуточное, особенно если учесть, что от природы он был существом умеренно мстительным и довольно злопамятным. Бить его, конечно, было можно, но только крайне осторожно, чего не учел Феликс.
– Ты ничего не путаешь? – поинтересовался он.
– Обижаешь! Впрочем как хочешь… – нахмурилась фея, делая вид, что собирается спрятать пилюлю обратно в каблук.
Протестующе замычав, Хаврон схватил пилюлю берсерка у нее с ладони. Темная сморщенная горошина ему совсем не нравилась.